Тарасова Д.В. Мотив убийства в русской литературе XIX века

УДК 821.161.1

МОТИВ УБИЙСТВА

В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА

Тарасова Д.В.

В статье на материале отечественной литературы XIX века раскрывается мотив убийства как важный элемент деструктивной деятельности человека. Предлагается уникальная четырехуровневая система классификация мотива убийства. Проводится комплексный анализ литературного материала в рамках предложенной классификации и обозначенных критериев. В качестве примеров используются литературные произведения российских писателей XIX века: Н.В. Гоголя, А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, М.Ю. Лермонтова, Н.С. Лескова. 

Ключевые слова: русская литература, мотив убийства, классификация, анализ, XIX век, психологизм, Гоголь, Пушкин, Достоевский, Толстой, Лермонтов, Лесков.

THE MOTIVE OF MURDER

IN RUSSIAN LITERATURE OF THE 19TH CENTURY

Tarasova D.V.

The article on the material of the 19th century Russian prose describes the motive of murder as an important element of a destructive human activity. The author presents a unique four-level classification system of motive of murder and conducts a comprehensive analysis of the literary material. The literary works of the Russian writers of the 19th century are used as examples: N.V. Gogol, A.S. Pushkin, F.M. Dostoevsky, L.N. Tolstoy, M.Y. Lermontov, N.S. Leskov.

Keywords: Russian literature, motive of murder, classification, analysis, XIX century, psychologism, Gogol, Pushkin, Dostoevsky, Tolstoy, Lermontov, Leskov.

Мотив убийства является одним из наиболее знаковых как в отечественной, так и в зарубежной литературах. Он встречается в произведениях всех времен: от античности до наших дней.

В настоящей статье рассматривается убийство в литературе как элемент деструктивной деятельности человека. Данный немаловажный аспект даёт ключ к пониманию как локальных, личностных конфликтов, так и глобальных негативных событий, затрагивающих страны и поколения. Изучаемый мотив сложен по своей природе, так как связан сразу с несколькими научными и профессиональными сферами: психологией, медициной, юриспруденцией, криминалистикой, социологией, религией. Одновременно с этим мотив убийства, на наш взгляд, важен и актуален для современного литературоведения, так как его анализ активно влияет на раскрытие психологических граней конкретных персонажей и понимание произведения в целом.

В рамках настоящего исследования мы не только проследим за мотивом преступления на литературном материале произведений русских писателей XIX века, но и предложим классификацию, которая позволит провести комплексный анализ выбранных произведений.

В качестве материала для анализа мы выбрали произведения А.С. Пушкина: «Дубровский», «Моцарт и Сальери», «Евгений Онегин»; Ф.М. Достоевского: «Бесы», «Преступление и наказание»; Л.Н. Толстого: «Война и мир», «Крейцерова соната»; М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», «Маскарад»; Н.В. Гоголя: «Тарас Бульба», «Вечер накануне Ивана Купала»; Н.С. Лескова «Очарованный странник».

Прежде, чем приступить к рассмотрению изучаемого мотива, обозначим важные термины и понятия, которые необходимы для освещения темы статьи.

Мотив – «…минимальный значимый компонент повествования, простейшая составная частью сюжета художественного произведения; второстепенная, дополнительная тема произведения, призванная оттенить или дополнить главную, основную» [17, с. 226].

Персонаж – «…действующее лицо драмы, романа, повести и других художественных произведений» [17, с. 267].

Убийство – «…преступное, умышленное или по неосторожности, лишение жизни» [13, с. 701].

Агрессия – «…мотивированное деструктивное поведение, противоречащее нормам сосуществования людей в обществе, наносящее вред объектам нападения, приносящее физический ущерб людям или вызывающее у них психологический дискомфорт» [10, с. 16].

Аффект – «…сильное и относительно кратковременное эмоциональное переживание, сопровождаемое резко выраженными двигательными и висцеральными проявлениями» [10, с. 47].

Эмоции – «…особый класс психических процессов и состояний, связанных с инстинктами, потребностями, мотивами и отражающих в форме непосредственного переживания значимость действующих на индивида явлений и ситуаций для осуществления его жизнедеятельности» [10, с. 561].

Кроме того, важно обозначить рамки нашего исследования. Как уже говорилось, убийство – понятие сложное и многогранное, и некоторые случаи, описанные в литературе, слишком противоречивы, поэтому для четкости исследования они не были включены в качестве материала.

Во-первых, это убийства, связанные с религией и национальными традициями. То деяние, которое по закону признано преступлением, в рамках религии и традиций может быть оправдано внутри того или иного социума, особенно в тех случаях, когда буква закона уходит на второй план. Обычно это актуально у тех видов общества, где принята и имеет большой вес, например, кровная месть, народный суд и казнь. В таких случаях может сложиться ситуация, когда мнения закона и народа касательно одной и той же ситуации кардинально разойдутся.

Во-вторых, неоднозначен вопрос убийства в военное время. На войне убийство одобряется на государственном уровне, а значит, сложно привлечь в данном случае закон как моральный ориентир. Более того, убийство на войне – необходимость, способ борьбы за государственные цели или защиты Родины. В связи с этической сложностью этой темы мы не рассматривали произведения или отрывки произведений с убийствами, совершенными в военное время.

Теперь, когда мы обозначили границы исследования, приступим к описанию классификации мотива убийства в литературе.

Мотив убийства раскрывается каждым автором по-разному, описывается уникальным, на первый взгляд, образом в каждом произведении. Однако, несмотря на многогранность каждого случая, данный мотив все же поддается своеобразной систематизации.

На основе литературного материала было обозначено четыре уровня классификации мотива убийства: по цели, по психологическому состоянию персонажа, по характеру организации убийства и по результату убийства.

Соответственно, в каждом из уровней были выделены различные виды изучаемого мотива.

По цели мотив убийства подразделяется на виды:

1. Социальный.

2. Идеологический.

3. Политический.

4. Личностный.

5. Управляемый.

 Социальный мотив, как правило, обусловлен обстоятельствами, условиями жизни. Элементы данного вида содержатся в романе «Дубровский»: «Бедное его достояние могло отойти от него в чужие руки; в таком случае нищета ожидала его» [15, с. 143], в романе «Преступление и наказание»: «Поневоле станешь бледный… коли есть нечего» [4, с. 85] и в повести «Вечер накануне Ивана Купала»: «Червонцы, дорогие камни, в сундуках, в котлах, грудами были навалены под тем самым местом, где они стояли» [2, с. 46]. Он может быть связан также с исторически сложившимися традициями, как в «Евгении Онегине»: « И вот общественное мненье! / Пружина чести, наш кумир! / И вот на чем вертится мир!» [14, с. 280].

Идеологический мотив имеет в своей основе идею религиозного, философского или иного происхождения (Родион Раскольников): «Тварь ли я дрожащая или право имею…» [4, с. 448].

Политический мотив может носить патриотический характер защиты от захватчика, как это было в «Войне и мире» у Пьера Безухова: «Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть!» [18, с. 354]; или устранения предателя, как в «Бесах»: «– Да отправить же его, наконец, к черту! – первый крикнул Толкаченко. – И давно бы надо сделать! – злобно ввернул Лямшин…» [3, с. 479]; или в «Тарасе Бульбе», где отец убивает сына из-за поддержки последнего вражеской стороны, вызванной любовью к полячке: «Так продать? продать веру? продать своих?» [2, с. 309].

Личностный может быть вызван завистью (Сальери): «А ныне – сам скажу – я ныне / Завистник» [15, с. 443]; враждой (Петр Степанович): «Известно тоже, что он [Петр Степанович] ненавидел Шатова лично; между ними была когда-то ссора, а Петр Степанович никогда не прощал обиды» [3, с. 482]; жаждой мести (Владимир Дубровский): «Итак, всё кончено, – сказал он сам себе; – еще утром имел я угол и кусок хлеба. Завтра должен я буду оставить дом, где я родился и где умер мой отец, виновнику его смерти и моей нищеты» [16, с. 146]; любовной ревностью (Позднышев и Арбенин): «Какое мерзкое чувство эта ревность!» [19, с. 486], «А за что же / Тебя любить – за то ль, что целый ад / Мне в грудь ты бросила?» [7, с. 100]; желанием удовлетворить обиду и восстановить честь в дуэли (Печорин): «Берегись, господин Грушницкий! – говорил я, прохаживаясь взад и вперед по комнате. – Со мной этак не шутят. Вы дорого можете заплатить за одобрение ваших глупых товарищей. Я вам не игрушка!» [8, с. 110].

Более редкий, но все же необходимый к выделению вид мотива убийства по цели – это управляемый тип. В данной категории персонаж совершает убийство, повинуясь чужой воле. Собственные интересы персонажа сведены к минимуму. К этому виду мы причислили повесть «Вечер накануне Ивана Купала» с убийством Петрусей маленького Ивася и повесть «Очарованный странник» с убийством Флягиным цыганки Груши. В тексте видно, что Петруся оказался ведомым ведьмой и Басаврюком: «”Нет, не видать тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!” – сказала ведьма и подвела к нему дитя лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком, чтобы он отсек ему голову» [2, с. 46]; а Флягин выполнял просьбу самой Груши: «Пожалей меня, родной мой, мой миленый брат; ударь меня раз ножом против сердца» [9, с. 145].

По психологическому состоянию героя предлагаются следующая классификация:

1. Хладнокровный расчет.

2. Волнение, сомнение.

3. Состояние аффекта.

4. Помешательство, безумие.

Пункты данной классификации расположены в порядке возрастания эмоционального и психологического напряжения.

К первому типу можно отнести поведение Петра Степановича в «Бесах» Ф.М. Достоевского: «В то, что Шатов донесет, наши все поверили; но в то, что Петр Степанович играет ими как пешками, – тоже верили» [3, с. 481]; Онегина в «Евгении Онегине»: «Хладнокровно, / Еще не целя, два врага / Походкой твердой, тихо, ровно / Четыре перешли шага, / Четыре смертные ступени. / Свой пистолет тогда Евгений, / Не преставая наступать, / Стал первый тихо подымать» [15, с. 287]; Печорина в «Герое нашего времени»: «Наконец рассвело. Нервы мои успокоились» [8, с. 111]; Тараса Бульбу в «Тарасе Бульбе»: «Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!» [1, с. 309]; а также Арбенина в «Маскараде»: « Я сам свершу свой страшный суд… / Я казнь ей отыщу – моя ж пусть будет тут» [7, с. 89].

Ко второму типу можно отнести поведение Липутина в «Бесах»: «Всё так, – нетвердо заметил Липутин, – но так как опять… новое приключение в том же роде… то слишком уж поразит умы» [3, с. 479]; поведение Сальери в «Моцарте и Сальери»: «Что пользы, если Моцарт будет жив / И новой высоты еще достигнет? / Подымет ли он тем искусство? Нет; / Оно падет опять, как он исчезнет» [15, с. 446]; поведение Пьера Безухова в «Войне и мире»: «он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное» [18, с. 383]; поведение Владимира Дубровского в «Дубровском» А.С. Пушкина: «Нет! нет! пускай же и ему не достанется печальный дом, из которого он выгоняет меня» [16, с. 146]; поведение Флягина из «Очарованного странника»: «Я от нее в сторону да крещу ее, а сам пячуся…» [9, с. 145]. Некоторое время испытывает сомнение и герой Гоголя – Петро: «Остолбенел Петро. Малость, отрезать ни за что ни про что человеку голову, да еще и безвинному ребенку!» [2, с. 46].

К третьему типу – поведение Позднышева в «Крейцеровой сонате» Л.Н. Толстого: «Когда люди говорят, что они в припадке бешенства не помнят того, что они делают, – это вздор, неправда. Я все помнил и ни на секунду не переставал помнить» [19, с. 496].

К четвертому – поведение Родиона Раскольникова в «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского: «Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой» [4, с. 5]; а также поведение Петро в повести «Вечер на Ивана Купала»: «Глаза его загорелись… ум помутился… Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи…» [2, с. 46].

Следующий уровень классификации – по характеру организации убийства:

1. Расчет.

2. Порыв.

3. Случайность.

К первому типу можно отнести Владимира Дубровского («Дубровский»), Сальери («Моцарт и Сальери»), Петра Степановича («Бесы»), Родиона Раскольникова («Преступление и наказание»), Тараса Бульбу («Тарас Бульба»), Евгения Онегина («Евгений Онегин») и Григория Печорина («Герой нашего времени»).

Ко второму типу мы причислили Пьера Безухова («Война и мир»), Липутина («Бесы»), Позднышева («Крейцерова соната»), Арбенина («Маскарад») и Петро («Вечер накануне Ивана Купала»), Ивана Флягина («Очарованный странник»).

К третьему типу можно отнести опять же роман «Преступление и наказание», а именно убийство сестры старухи-процентщицы, Лизаветы Ивановны, которое не было запланировано героем и вышло, скорее, по необходимости, по стечению обстоятельств, по случайности: «Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства» [4, с. 89].

Еще один уровень классификации – по результату убийства, где подразумеваются следующие виды:

1. Совершенное.

2. Несовершенное (отсутствие факта убийства).

С юридической точки зрения, несовершенное убийство преступлением быть не может. Но мы включаем этот пункт в нашу классификацию, и, более того, рассматривали произведения с несовершенным убийством с целью изучить процесс зарождения мысли и задумки об этом деструктивном деянии, даже если оно не было в итоге совершено. Такой подход позволяет раскрыть мотив убийства с разных сторон и на разных этапах, от идеи до исполнения.

К первому пункту можно отнести убийства из произведений «Моцарт и Сальери», «Бесы», «Крейцерова соната», «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Маскарад», «Тарас Бульба», «Вечер накануне Ивана Купала», «Преступление и наказание», «Очарованный странник». Преступление совершено, герои достигли своей цели. Эти же произведения войдут в классификацию мотива покаяния.

Ко второму пункту мы причисляем попытки убийства в романах «Дубровский» и «Война и мир». Персонажи проводили подготовку к убийству, но само деяние так и не было совершено по тем или иным причинам.

Важно понимать, что, в ряде случаев, убийство может содержать в себе целый ряд взаимосвязанных мотивов, причисленных к вышеуказанным категориям. Для того чтобы классификацию можно было произвести более однозначно для осуществления систематизации и анализа, мы выделяем доминирующие признаки и мотивы преступного умысла в рассматриваемых художественных текстах и используем их как основной признак классификации. Как можно заметить, некоторые произведения могут упоминаться на одном уровне классификации несколько раз, иными словами, причислены к разным видам данного уровня. Это значит, что доминирующих признаков или элементы одного из признаков настолько ярко выражены, что для полноты анализа нельзя их проигнорировать.

Оперируя созданной системой и классификационными критериями, приступим к следующему шагу и произведём анализ произведений. В рамках настоящей статьи доступен анализ не всего упомянутого материала, но отобраны самые интересные, на наш взгляд, для разбора тексты.

В романе «Война и мир» Л.Н. Толстого мы рассматриваем попытку Пьера Безухова убить Наполеона, которая является покушением не только на жизнь человека, но и на правителя, то есть носит политический характер. Факта убийства не произошло, оно осталось несовершенным, но это не препятствует анализу данного эпизода в рамках остальных уровней классификации.

Политически-патриотические мотивы Пьера, побудившие его к попытке покушения на императора Франции, отчетливо видны в следующих строках: «Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона» [18, с. 353]. Стремление Пьера оказалось наивным и идеализированным, но политическую основу его замысла отрицать невозможно.

Психологическое и эмоциональное состояние героя дает нам богатый и интересный материал для анализа, так как сложно дать однозначную оценку психологическому портрету Пьера в рассматриваемом эпизоде. Как видно из текста, Безухов пребывал в эмоциональном напряжении еще до появления идеи покушения, он был крайне задумчив и неразговорчив, мысли были направлены преимущественно внутрь себя. В романе говорится даже о том, что «Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к безумию» [18, с. 351]. Действительно, уединенный образ жизни способен помутить рассудок, особенно такого впечатлительного и мыслящего персонажа, как Пьер Безухов. Однако мы не причисляем помешательство к доминирующему признаку в психологическом портрете героя, а в предложенной классификации можем придать его психологическому состоянию лишь оттенок помешательства. Стремление Пьера к покушению, на наш взгляд, вызвано не безумием, а его личными переживаниями, которые копились в нем на протяжении предшествующих событий. Безухов – персонаж тонко чувствующий, мыслящий, наивный, и его действия могут казаться абсурдными, хотя для него самого они могут быть более чем понятны. В рассматриваемом эпизоде много говорится о его чувствах во время подготовки к убийству, что говорит о богатом эмоциональном внутреннем мире героя: «Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия… другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира» [18, с. 353]. Проявляется особая чувствительность Пьера к общественному мнению, и эта его особенность также подталкивает его к его замыслу: «И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы» [18, с. 353].

В целом, автор дает довольно четкое эмоциональное описание Пьера во время подготовки к покушению: «Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным» [18, с. 354]. Продолжая эту мысль, можем сказать, что нравственное состояние совпадало с физическим. А в физическом плане Пьер лишил себя комфортного образа жизни, и «все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству» [18, с. 355]. Как мы видим, нерешительность и сумбурность решений присутствовала еще до непосредственного выхода на дело. Чем ближе, по предположениям Пьера, он продвигался к достижению цели, тем больше нарастало его волнение: «он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе» [18, с. 383]. Неуверенность и сомнения без труда читаются в тексте при описании поведения Безухова. Итак, мы убедились в правильности нашего выбора при отнесении психологического состояния Безухова к виду волнения, сомнения.

Замысел убийства вражеского императора возник у Пьера случайно, что видно из текста: «Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы» [9, с. 352]. Данная мысль утвердилась тогда, когда Пьер с помощью масонских записей обнаружил якобы то, что ему судьбой «предназначено положить предел власти зверя» [9, с. 352]. Однако даже тогда она носила характер нерешительный, ведь эта идея «приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении» [18, с. 352]. Решение было порывистым, герой не готовился к своему делу, не продумал деталей, поэтому в данном случае мы не можем говорить даже об элементах расчетливости. Пьер руководствовался одним желанием стать героем, то есть результатом, однако совершенно не задумывался о том, какими средствами к этому результату прийти: «Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество» [18, с. 354]. Не были продуманы даже элементарные моменты: «Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие» [18, с. 382], «Коме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его» [18, с. 382]. В плане Пьера не было никакой практической составляющей, начиная с того, что совершить покушение он рассчитывал на том месте, которое определил «в воображении своем» [18, с. 382], не зная точно, где император будет находиться на самом деле, и, заканчивая тем, что герой просто проспал появление Наполеона и даже не потрудился уточнить заранее, в какое время можно будет подобраться к французскому правителю. Единственная информация, которой обладал герой, это подробности покушения немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 году, но эти данные, как можно видеть, не помогли Пьеру в его преступном замысле. Таким образом, организация убийства в случае Пьера имела характер порыва.

В романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» рассматривается эпизод с убийством Родионом Раскольниковым старухи-процентщицы. По цели это убийство мы посчитали идеологическим с элементами социального. Психологическое состояние героя перед совершением преступления – помешательство. По характеру организации убийства это был расчет в случае с Аленой Ивановной и случайность в случае с Лизаветой Ивановной.

Из текста романа известна теория, которой придерживается Раскольников и о которой он пишет статью. Эта идея, по факту, явилась основой романа. Суть этой теории и, в частности, философской позиции героя, состоит в том, что всё человеческое общество можно поделить на высших и низших, на полезных и бесполезных. Сам Раскольников передает смысл своей статьи следующим образом: «…Люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово» [4, с. 278]. Этой идеей молодой человек оправдывает свое деяние. Он причисляет старуху к разряду «низших», себя же относит к «собственно людям». Раскольников видит себя особенным, уникальным, и убийство – проверка самого себя на принадлежность к «право имеющим». Таким образом, влияние идеи на преступный замысел отрицать невозможно. В нашей классификации убийство Раскольникова имеет цель идеологическую, но в ней присутствует социальный аспект. Как видно из художественного текста, герой живет в бедности и в старухе видит не только представителя «низшего» разряда, но и угнетателя, одну из причин его бедности. Нищенское существование Раскольникова очевидно: маленькая комната, почти каморка, поношенная одежда, нездоровый вид, голод: «Поневоле станешь бледный… коли есть нечего» [4, с. 85]. Раскольников собирается не только убить старуху, но и обокрасть ее, чтобы улучшить свое материальное положение. В этом социальные причины его поступка.

Психологическое и эмоциональное состояние героя заслуживает отдельного разговора, так как Ф.М. Достоевский – известный мастер психологизма, и роман «Преступление и наказание» – яркий этому пример. Но мы постараемся проанализировать поведение Раскольникова непосредственно во время организации преступления.

Мы знакомимся с главным героем уже в первой главе романа. И сразу же становится очевидным неспокойное состояние молодого человека, более того, заметны признаки психического расстройства и эмоционального напряжения: «…С некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой» [4, с. 5]. Раскольников уже вынашивал план убийства старухи-процентщицы. Сложно сказать, что было причиной, а что следствием: стало ли его помешательство причиной возникновения преступного замысла или же идея убийства привела к этому помешательству, однако нездоровое состояние рассудка студента отрицать невозможно. Автор говорит нам о том, что Раскольников был довольно красив, хорошо образован, но «скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье…», «изредка только бормотал он что-то про себя, от своей привычки к монологам, в которой он сейчас сам себе признался. В эту же минуту он и сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб» [4, с. 6]. Такие перемены в поведении – явные признаки помешательства, вызванные, скорее всего, безденежьем, голодом и депрессией.

Еще одно подтверждение психологическому напряжению Раскольникова можно найти в черновиках Ф.М. Достоевского, где роман имел еще форму исповеди главного героя. В этих черновиках можно найти такие слова Раскольникова: «Дней за пять до этого дня, я ходил, как сумасшедший. Никогда не скажу, что я был тогда и в самом деле сумасшедшим, и не хочу себя этой ложью оправдывать… Я был в полном уме… До того доходило, что даже в забытие в какое-то впадал… Все, все поглощалось моим проектом… А меня только тянуло (даже) как-то механически тянуло поскорее все исполнить и порешить» [12, с. 356]. Очевидны признаки мании и понятно, что Раскольников ошибается, говоря о том, что был «в полном уме». Таким образом, состояние Раскольникова во время подготовки к убийству действительно можно назвать помешательством или безумием.

Примечательно то, что Раскольников осознает ужас своего поступка: «На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!…» [4, с. 12], однако он не смог отказаться от своего замысла, ведь она стала навязчивой идеей.

Несмотря на свое психологически напряженное состояние, Раскольников максимально расчетлив в своем замысле. Герой долго обдумывал свое «дело», готовился к нему, обращал внимание на детали. Его обеспокоенность организацией преступления можно заметить в эпизоде, когда герой замечает, что его шляпа слишком узнаваема: «Мелочи, мелочи главное!… Вот эти-то мелочи и губят всегда и всё…» [4, с. 8]. Отсюда же видно, что персонаж не смог предусмотреть абсолютно всё – скорее всего, из-за его нездорового состояния. Но поведение его говорит о том, что он стремился всё рассчитать, поэтому в данном случае характер организации убийства мы обозначаем как расчет.

Расчет присутствует еще и в том смысле, что Раскольников понимает, для чего ему это убийство, он четко осознает ее цель. Помимо желания проверить свою теорию, подтвердить, что он относится к «собственно людям», герой хочет поправить свое материальное положение, обокрав старуху. А деньги ему нужны не столько для себя, сколько для своей семьи. Герой осознанно берет на себя страшный грех, чтобы помочь близким. «Возлюби! Да разве я не люблю, коль такой ужас решился взять на себя?» [12, с. 359] – эти слова Раскольникова можно найти в черновиках писателя, и в них раскрывается феномен убийства из любви. По словам русского литературоведа К.В. Мочульского, Раскольников – это демон, воплотившийся в гуманиста [12, с. 359]. Впоследствии автор отказывается от этой концепции, отдавая приоритет «идее Наполеона», но гуманистическое начало в поступках Раскольникова все же сохраняется. Формула убийства во благо сложна для анализа и часто субъективна, поэтому мы не стали включать ее в нашу классификацию.

В повести Н.С. Лескова «Очарованный странник» мы берем для разборов эпизод с убийством цыганки Груши главным героем Флягиным. По цели – это убийство управляемое, так как главный герой совершает его не по своей воле, он не имеет никаких выгод от этого. Он выполняет просьбу цыганки: «Если я еще день проживу, я и его и ее порешу, а если их пожалею, себя решу, то навек убью свою душеньку… Пожалей меня, родной мой, мой миленый брат; ударь меня раз ножом против сердца» [9, с. 145].

Эта просьба вызывает у Флягина естественное недоумение, он противится этой идее: «Я от нее в сторону да крещу ее, а сам пячуся» [9, с. 145]. Даже когда Груша убедила его, он подходит к деянию с огромным волнением: «Я весь задрожал, и велел ей молиться…» [9, с. 146].Далее мы относим этот эпизод к порыву по характеру организации убийства. Просьба цыганки застала Флягина врасплох, поэтому он не имел никакой возможности подготовиться к этому событию. И это определенно не состояние аффекта, так как герой прекрасно все осознавал и не был ослеплен гневом на цыганку. Он выполнял ее просьбу, причем не смог сделать так, как она просила – заколоть ее ножом. Не сумев ее ранить своей рукой, он решил сбросить ее с обрыва: «…колоть ее на стал, а взял да так с крутизны в реку и спихнул…» [9, с. 146]. Возможно, Флягин нашел этот способ более гуманным или просто не мог заставить себя пролить кровь Груши, которой симпатизировал.

Убийство является завершенным, так как Груша погибает: «Она утонула?… – Залилась, – отвечал Иван Северьяныч» [9, с. 146]. Отметим, что одним из решающих аргументов Груши становится возможность очиститься от греха и уберечь от греха ее: «Ты, – говорит, – поживешь, ты Богу отмолишь и за мою душу и за свою, не погуби же меня, чтобы я на себя руку подняла…» [9, с. 145]. Впоследствии Флягин действительно достигает очищения от своего греха и избавления от чувства вины.

Итак, мы проанализировали выбранные нами в качестве исследовательского художественного материала произведения в рамках предложенных уровней классификации и доказали принадлежность каждого из них к тому или иному пункту всех вариантов классификаций. Подробному анализу подверглись романы Л.Н. Толстого «Война и мир», Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» и повесть Н.С. Лескова «Очарованный странник». В качестве примеров при разработке системы классификации были использованы материалы художественных текстов отечественных писателей XIX века: А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, М.Ю. Лермонтова, Н.С. Лескова. В классификации мотива убийства были выделены четыре уровня: по цели, по психологическому состоянию героя, по характеру подготовки к убийству и по результату.

Разработанная система анализа мотива убийства содержит широкие и общие категории характеристик, поэтому является универсальной, что позволяет использовать её для любого жанра или направления литературного произведения. Для анализа в исследовании использовались произведения русской классической литературы XIX века как основное подспорье для развития психологизма в отечественной литературе. В работе задействованы прозаические, лиро-эпические, лиро-драматические и драматические произведения: романы, повести, поэмы, драмы. При этом мы не задействовали собственно лирические произведения, так как в лирике, как правило, основной акцент делается на характер субъективных переживаний, а нам были важны не только чувства и эмоции, но и сюжет. Впрочем, при необходимости разработанную нами систему классификации можно использовать и на материале лирических произведений, а также зарубежных литературных произведений любого жанра.

Перспектива настоящего исследования заключается в возможности анализа данного мотива в комплексе с мотивами исповеди, покаяния, преображения человеческой души, актуальными для литературы XIX – XXI веков. Ранее подобные попытки предпринимались в трудах Е.А. Гаричевой [1], И.С. Леонова [5; 6], Н.Г. Михайловой [11], С.С. Патрикеева [14].

Список литературы:

1. Гаричева Е.А. Категория религиозного преображения личности в русской словесности второй половины XIX века // Аксиологические категории национальной культурной традиции в русской словесности: Материалы Международного научного семинара. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. С. 48-55.

2. Гоголь Н.В. Избранные произведения в 2-х томах. / Под общ. ред. Н.Н. Петрушевской. Киев: Дніпро, 1979. Т. 1. 414 с.

3. Достоевский Ф.М. Бесы: роман в трех частях / Под общ. ред. А.И. Белинского. Л.: Лениздат, 1990. 639 с.

4. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание: роман в шести частях с эпилогом / Под общ. ред. Г. Безотосной. М.: Эксмо, 2011. 592 с.

5. Леонов И.С. Особенности изображения таинства исповеди в современной православной художественной литературе [Электронный ресурс] // Studia Humanitatis. 2015. № 2. URL: http://st-hum.ru/node/270 (дата обращения: 02.09.19).

6. Леонов И.С. Пастырь и паства в российской приходской прозе XXI века: специфика взаимодействия // Известия Смоленского государственного университета. 2017. № 2 (38). С. 42-50.

7. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4-х томах. / Под общ. ред. А. Саакянца. М.: Художественная литература, 1965. Т. 3. 566 с.

8. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4-х томах. / Под общ. ред. Е. Жезловой и Ч. Залиловой. М.: Художественная литература, 1965. Т. 4. 518 с.

9. Лесков Н.С. Повести и рассказы / Под общ. ред. И.А. Богдановой. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1982. 295 с.

10. Мещеряков Б.Г. Большой психологический словарь. 4-е изд. / Б.Г. Мещеряков, В.П. Зинченко. М.: АСТ, 2008. 672 с.

11. Михайлова Н.Г. Молчание и слово (таинство покаяния и литературная исповедь) // Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. / Материалы международной конференции (Санкт-Петербург, 26-27 мая 1997 г.). СПб.: Изд-во Института Человека РАН (СПб. Отделение), 1997. C. 9-13

12. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. / К.В. Мочульский. М.: Республика, 1995. 607 с.

13. Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. М., 1997. 944 с.

14. Патрикеев С.С. Исповедь в поэтике русской прозы первой трети XX в. (проблемы жанровой эволюции): дис. … канд. филол. наук: спец. 10.01.01 – русская литература. Коломна, 1999. 181 с.

15. Пушкин А.С. Сочинения. В 3-х томах. Т. 2. Поэмы; Евгений Онегин; Драматические произведения / под общ. ред. И. Париной, С. Чулкова. М.: Художественная литература, 1985. 527 с.

16. Пушкин А.С. Сочинения. В 3-х томах. Т. 3. Проза / Под общ. ред. И. Париной, С. Чулкова. М.: Художественная литература, 1986. 527 с.

17. Тимофеев Л.И. Словарь литературоведческих терминов / Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев. М.: Просвещение, 1974. 509 с.

18. Толстой Л.Н. Война и мир: роман в 4 т. / Под общ. ред. Н. Розман. М.: Эксмо, 2011. Т. III-IV. 736 с.

19. Толстой Л.Н. Избранное / Под общ. ред. Л.А. Плотниковой. Л.: Лениздат, 1979. 752 с.

Сведения об авторе:

Тарасова Дарья Викторовна – магистрант Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина (Москва, Россия).

Data about the author:

Tarasova Daria Viktorovna – master's degree student of Pushkin State Russian Language Institute (Moscow, Russia).

E-mail: dv.tarass@gmail.com.