Вы здесь

Макарова Е.А. Полковник П.С. Козлов: личность в контексте битвы за Москву

Выпуск журнала:

№ 3, 2020

Рубрика:

История

DOI: 10.24411/2308-8079-2020-00011

УДК 94(470):341.32:355.404.8

ПОЛКОВНИК П.С. КОЗЛОВ:

ЛИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ БИТВЫ ЗА МОСКВУ

Макарова Е.А.

Статья посвящена малоизученному эпизоду битвы за Москву, связанному с обороной 17 стрелковой дивизией (2-го формирования) на рубеже р. Протвы 18-21 октября 1941 г. На основе широкого круга источников реконструируется хронология событий, предшествующих пленению первого командира дивизии. Показано, как несогласованность решений командования фронтом и армией отразилась на сложившейся боевой ситуации. Анализируется рапорт о допросе полковника П.С. Козлова, попавшего в немецкий плен. Выявляются особенности рапорта о допросе как исторического источника. На основе анализа документов автор приходит к заключению, что содержание рапорта о допросе военнопленного не дает оснований подозревать его в разглашении военной тайны и нарушении воинской присяги.

Ключевые слова: Великая Отечественная война, Западный фронт, битва за Москву, командиры дивизий, 17-я дивизия народного ополчения г. Москвы, 17 стрелковая дивизия (2-го формирования), полковник П.С. Козлов, октябрь 1941 г., 34-я пехотная дивизия, военнопленные, протокол допроса.

COLONEL P.S. KOZLOV: PERSONALITY IN

THE BATTLE FOR MOSCOW CONTEXT

Makarova E.A.

The article describes a little-studied episode of the battle for Moscow associated with the defence of the 17th rifle division (2nd formation) at the turn of the Protva river in October, 18-21, 1941. Based on a wide range of sources the chronology of events preceding the capture of the first division commander is reconstructed. It is shown how the inconsistency in the decisions of the front and army commanders affected the current combat situation. The report on the interrogation of the Colonel P.S. Kozlov captured by the Germans is analysed. The features of the interrogation report as a historical source are revealed. Based on the analysis of the documents the author comes to the conclusion that the content of the war prisoner report on the interrogation doesn’t give grounds to suspect him of divulging military secrets and violating the military oath.

Keywords: the Great Patriotic War, the Western Front, the battle for Moscow, division commanders, the 17th division of the people’s militia, the 17th division (2nd formation), colonel P.S. Kozlov, October 1941, 34th Infantry Division, war prisoners, interrogation protocol.

Одним из малоизвестных и практически неизученных эпизодов битвы за Москву является оборона 17 стрелковой дивизией (2-го формирования) 43 армии на рубеже от р. Протвы до р. Нары в период с 18 по 21 октября 1941 г. и также тесно связанная с этими событиями судьба первого командира дивизии полковника Петра Сергеевича Козлова.

Точная дата пленения комдива, равно как и обстоятельства, при которых это случилось, до настоящего времени не установлены. Выявленный круг документов и свидетельств позволяет только частично реконструировать события, предшествовавшие пленению П.С. Козлова. Но любая историческая реконструкция будет относительной, так как достоверность информации источников советской стороны сомнительна. В подавляющем большинстве случаев сведения, содержащиеся в них, противоречат друг другу. Основная хронология событий, приблизительно воссоздающая ход боевых действий, реконструируется по немецким оперативным документам. Уточняющие детали произошедших в те дни событий восстановить сегодня не представляется возможным по ряду различных причин.

Из окружения в районе Спас-Деменска, в котором оказалась дивизия в ходе Вяземской оборонительной операции, полковник П.С. Козлов вышел 14 октября, что было отмечено в оперсводке штаба № 114, составленной по итогам дня в штабе 33 армии [9, л. 10]. Командование 17-й стрелковой дивизией он снова принял 16 октября, согласно приказу командующего 33 армией [10, л. 256]. В связи с перераспределением разграничительных линий между армиями и получением приказа на занятие обороны по рубежу р. Протвы от с. Спас-Загорья до с. Высокини, 17 октября в 16:50 дивизия перешла в подчинение 43-й армии [12, л. 1-1 об.]. Штаб находился в с. Угодский Завод (современный г. Жуков).

Неслаженные, находящиеся в стадии формирования, части дивизии вступили в активное боевое соприкосновение с противником с утра 19 октября 1941 г. Бои велись при практически полном отсутствии горючего для заправки автотранспорта и минимальном количестве запаса боекомплекта для всех видов имевшегося в полках вооружения. В наличии был лишь один боекомплект для артиллерии и 1/2 боекомплекта для стрелкового вооружения [14, л. 482]. Более того, согласно приказу штаба 43 армии по тылу № УТ/00102 от 18 октября, дивизию не включили в систему существовавших обменных пунктов по армии, оставив ее без подвоза боеприпасов и продуктов в течение последующих нескольких суток [8, л. 252-254; 20, л. 42-43].

Приказ на оборону по рубежу р. Протвы был получен 17 октября в 17:00, и о его исполнении командование доложило уже в 21:30. Части дивизии «приняли оборону с основным центром сопротивления Черная Грязь, новая Слободка» [12, л. 17-19]. При общей численности 4469 человек личного состава во всей дивизии, активных штыков в полках при выходе на оборонительный рубеж по состоянию на утро 19 октября было: 1312 стрелковый полк – 1375 бойцов (включая сводный отряд 148 танковой бригады и отряд 49 батальона охраны штаба Резервного фронта), 1314 стрелковый полк – 376 бойцов, 1316 стрелковый полк – 476 бойцов. Расчет произведен А.А. Милютиным по данным о наличии стрелкового вооружения дивизии на 21:30 17 октября [4].

Согласно сведениям отдела укомплектования 43 армии, дивизия не получала пополнения с 18 по 31 октября. Из артиллерии имелось всего 14 орудий всех калибров [14, л. 482, 496]. Отсутствие 50 мм и 82 мм минометов для отражения атак пехоты противника отчасти компенсировалось наличием ППШ (пистолет-пулемет системы Шпагина) и увеличенным количеством ручных пулеметов [4].

В донесении 17 стрелковой дивизии констатировалось, что в бои на рубеже дивизия вступила неукомплектованной личным составом, «имея на вооружении до 15 шт. минометов без мин, бутылки с горючим "КС", (последние были изготовлены низкого качества, в связи с чем из трех бутылок зажигалась только одна)» [16, л. 1-2].

Линия обороны оказалась протяженностью около 25 км. Границы с соседом слева, как и сам сосед, четко не были определены, поэтому командование дивизии самостоятельно включило в зону своей ответственности мост у д. Высокиничи. На правом фланге, севернее Варшавского шоссе, сражалась 113 стрелковая дивизия. Однако между ней и позициями 17 стрелковой дивизии 18 октября образовался существенный разрыв.

53 стрелковая дивизия, которая с 12 октября вела наступательные и оборонительные бои в районе д. Ильинское, г. Малоярославца и г. Боровска, разрозненными остатками собственных частей отходила на переформирование в армейский тыл в район Сахарово-Юдановка. Ранее оборонявшиеся южнее Варшавского шоссе части 312 стрелковой дивизии также разрозненными группами переправлялись через р. Протву на восточный берег в районе позиций 17 стрелковой дивизии. Приказ штаба армии о занятии двумя батальонами 312-й дивизии обороны на правом фланге 17 стрелковой дивизии, выполнен не был [11, л. 214]. Командир 312 стрелковой дивизии невыполнение приказа мотивировал «неясностью обстановки» [12, л. 30-31]. В связи с этим, для создания обороны со стороны шоссе командование 17 стрелковой дивизии было вынуждено развернуть значительно неукомплектованный до штата 1316 полк.

Еще с вечера 18 октября, после прорыва боевой группы 19 танковой дивизией вермахта по Варшавскому шоссе до д. Воробьи, у 17 стрелковой дивизии оказался открытым правый фланг на глубину 17 км. [24, F. 0581]. В ночь с 18 на 19 октября 1316 полком, по численности равным батальону, была занята д. Белоусово, но утром снова она оказалась у противника. С юго-запада оборонительные позиции 17 стрелковой дивизии в это же время атаковала 34 пехотная дивизия Вермахта. Ее передовой отряд вечером отбросил передовое охранение, выставленное на западном берегу р. Протвы у с. Овчинино. Переправиться через реку в этот день у противника не получилось.

С утра 19 октября 107-й пехотный полк немцев двумя отрядами захватил две переправы (мостки) через р. Протву и небольшой плацдарм, бой за который переходил в рукопашные схватки. Наступающие вынуждены были перейти к обороне в виду постоянных контратак бойцов 1312 стрелкового полка [25, F. 0487].

На следующий день, после полудня 20 октября, немцы, введя в бой еще один, 253 пехотный, полк смогли преодолеть сопротивление и продвинуться вперед. «В упорных ближних боях на построенных позициях напротив моста Овчинино» к 13:00 253-му пехотному полку удалось выйти на окраину Черной Грязи, а к 15:40 захватить ее [25, F. 0489; 26, F. 0382].

Захваченный плацдарм и ввод дополнительных сил позволили противнику усилить напор на оборонявшийся здесь 1312 полк. С наступлением темноты 253 пехотный полк занял д. Лыково на Старой Калужской дороге, о чем сообщил в докладе, последовавшем в 19:45: «Передовой полк Лыкова занял. Там отходит противник, упорно обороняясь» [26, F. 0383]. Можно предположить, что к исходу этого же дня штаб 17 стрелковой дивизии переместился из Угодского Завода в с. Тарутино.

С утра 21 октября противник возобновил наступление, введя в бой еще один, 80-й пехотный, полк и разведывательный батальон. Дополнительно передовой 253 пехотный полк был усилен батареей штурмовых орудий 177-го дивизиона. Построив временный мост в д. Н. Слободка вместо взорванного саперами 17 стрелковой дивизии, немцы переправили по нему самоходно-артиллерийские установки «StuG III», которые решили исход боя в пользу 34 пехотной дивизии. «Танкам врага удалось зайти во фланг обороны и со стороны д. Ильинское отрезать третий батальон. /…/ Под натиском врага подразделения полка с боем начали отходить на новый рубеж. К вечеру снаряды иссякли, в том числе и на левом фланге. Один из батальонов 1312 стрелкового полка был окружен и с боем вышел из окружения», – сообщал позднее в политдонесении начальник политотдела 17 стрелковой дивизии старший батальонный комиссар Грачев [16, л. 1-2].

Далее продвижение противника, преследовавшего отходившие от р. Протвы части 17 стрелковой дивизии, отмечено дневными боями у д. Боево и д. М. Литашево в 12:30 по Старой Калужской дороге. Вот как об этом говорили немцы: «сильный противник, который попытался отойти из Угодского Завода через Боево, нанес батальону серьезные потери, но все равно удалось от противника отбиться и двигаться дальше… Противник был отброшен в М. Литашево, благодаря личной инициативе начальника штаба 3 батареи 177 дивизиона штурмовых орудий и головной роте 253 пехотного полка, которая на штурмовых орудиях ехала» [25, F. 0490].

Ветеран дивизии, боец батальона связи П.Г. Васильев в своих воспоминаниях сохранил описание этого отхода: «Отступая, 17 дивизия многократно наносила встречные удары. Ее части просачивались в порядки наступающих немецких частей, наносили фланговые удары, иногда заходили в тыл небольших наступающих немецких частей» [1].

О реакции армейского и фронтового штабов на сложившуюся ситуацию на левом фланге 43 армии можно судить только по записям телеграфных переговоров с Западным фронтом. Документы низовых частей, в том числе 17 стрелковой дивизии, которые позволили бы получить относительно объективное представление о происходивших событиях и принятых решениях командования разных уровней, утрачены по различным причинам, частью подверглись целенаправленному уничтожению еще в годы войны [16, л. 201].

Утром 20 октября командарм сообщил в штаб фронта, что дивизия «под сильным давлением противника начала отход с фронта р. Протвы» в направлении Угодского Завода, и что «не имеет горючего, продовольствия и боеприпасов». Вероятно, с учетом прорыва противника по Варшавскому шоссе, с трудом удерживаемого в районе д. Воробьи, полного отсутствия взаимодействия с соседними армиями и полагая, что имеющимися силами и вооружением 17 стрелковой дивизии вряд ли возможно удержать фронт левого фланга по р. Протве, а потому отступление на данном направлении неизбежно, К.Д. Голубев предлагает отвести дивизию на рубеж р. Нары у с. Тарутино [8, л. 289-292 об, 297-298 об.].

Однако Г.К. Жуков, повторно угрожая командарму отстранением от должности и преданием его суду, приказал восстановить положение по всему фронту армии. В том числе «во что бы то ни стало фронт 17 стрелковой дивизии удерживать», «без письменного приказа не отходить» [8, л.113-113 об.; л. 299].

В 18:50, когда части 17 стрелковой дивизии, находясь в 17 км от р. Нары, вели бой у д. Лыково на Старой Калужской дороге, из штаба 43 армии в штаб фронта была передана телеграмма, где снова доносилось об отсутствии у оборонявшихся боеприпасов, горючего и продовольствия. Сообщалось, что командир 17 стрелковой дивизии принимает соответствующие меры по обеспечению, но просит срочного оказания помощи [8, л. 283-283 об.]. На запрос Г.К. Маландина, почему 17 стрелковую дивизию оставили без снабжения, и каково ее положение на текущий момент, начштаба армии предпочел не отвечать, мотивируя бездействие отсутствием связи [8, л. 252-254].

С 19:52 до 21:00 состоялись переговоры между комфронта и К.Д. Голубевым, в ходе которых снова была упомянута 17 стрелковая дивизия. Памятуя об обещанной ранее неоднократной перспективе наказания, командарм всю ответственность за отход с боями от р. Протвы перекладывает непосредственно на командование дивизией. Оправдывая личное бездействие в сложившейся ситуации наречием «самовольно» в отношении отступавшей части на левом фланге армии: «17-я стрелковая дивизия самовольно ушла с рубежа на Протве». Резко прервав собеседника, в ответ Г.К. Жуков потребовал: «За самовольный уход с позиций расстрелять командира, комиссара дивизии и всех виновных командиров частей и подразделений не щадя никого, если нужно не останавливаться и перед массовым расстрелом, для чего сейчас же выслать новое командование и показать им, что мы делаем с трусами и паникерами, не выполняющими боевые приказы» [8, л. 237-251]. Еще раз собственную отстранённость от ответа за возможные отрицательные последствия вследствие отступления с рубежа, используя слово «самовольно», штаб армии подтвердил ночным боевым донесением. «На левом фланге армии части 17 стрелковой дивизии самовольно оставили фронт и отходят на р. Истья» [8, л. 133-133 об.].

Утром 21 октября, когда части дивизии, находясь еще в районе д. Боево и д. М. Литашово, вели бои, в переговорах штаб 43 армии донес, что в расположение 17 стрелковой дивизии «выехали член военного совета бригадный комиссар Серюков и генерал-лейтенант Акимов для расследования, наказания виновных и направления дивизии в наступление для восстановления положения на р. Протва» [8, л. 300-302]. О положении соседней 312 стрелковой дивизии сообщалось, что она «с частями усиления отошла в район Карсаково, оставив на территории противника почти всю матчасть. Угодский Завод и р. Протва оставлены без нажима противника»[12, л. 30-31].

Во второй половине дня противник вышел к р. Наре и начал бои за овладение плацдармом в районе с. Тарутино. Прибывший на данный участок фронта генерал С.Д. Акимов своим приказом (время на приказе не проставлено, но не ранее 18:00) отстранил от должности командира 17 стрелковой дивизии полковника П.С.Козлова и комиссара С.И.Яковлева, но оставил их «при штабе дивизии помогать новому командованию» [17, л.16].

При этом части 17 стрелковой дивизии совместно с частями 53 стрелковой дивизии вступили в бой, в ходе которого смогли оттеснить противника за реку. Успех оказался временным по причине явного неравенства сил [18, л. 2]. При поддержке «Штурмгешюце» немецкая пехота 34 пехотной дивизии в 18:50 перешла р. Нару у с. Тарутино [26, F. 0383]. К этому времени два полка 17 стрелковой дивизии сосредоточились в двух километрах юго-восточнее д. Тарутино: в деревнях Агафьино и Дубровке [8, л. 333].

Еще в 12:40 командарму 43 армии в отношении 17 стрелковой дивизии последовало особо важное приказание комфронта: «17 стрелковой дивизии наступление на р. Протве не вести, дивизию привести в порядок» [8, л. 147-148 об.]. Дополнительно, в 15:15 Г.К. Жуковым ей предписывалось: «Впредь до стабилизации положения в районе Воробьи в наступление на р. Протве не переходить. 17 стрелковой дивизии к 19:00 21.10.41 сосредоточиться в районе Богородское, Рождествено южное, Спас-Купля. Привести себя в порядок и быть готовым для контрудара на Воробьи» [11, л. 184-185]. Приказ с аналогичным содержанием в 17:00 был продублирован и командармом К.Д. Голубевым [11, л. 218].

Вероятно, командование дивизии выполняло последний полученный приказ о выходе в тыл на переформирование, когда в 02:40 22 октября командарм К.Д. Голубев доложил Г.К. Маландину о том, что командир 17 стрелковой дивизии «Тарутино занимал, потом решил сдать его подошедшему полку» [8, л. 312-314]. Отвлекая тем самым внимание командования фронтом от реальных причин потери армией позиций у д. Тарутино. Реакцией Г.К. Жукова на этот очередной пораженческий доклад стало требование расстрелять перед строем командира 17 дивизии. Телеграмму с приказом расстрелять в штабе армии получили в 04:45 22 октября [7, л. 19-20].

Период с 17:30 21 октября по 06:25 22 октября в жизни полковника П.С. Козлова остается неизвестным. До настоящего времени выявлены два документа сомнительного оформления и содержания. Один из них, упоминавшийся выше, свидетельствует об отстранении полковника от командования дивизией, однако, отнюдь не об ограничении его свободы. Второй – представляет некую опись «изъятых вещей» у него и комиссара дивизии. На их основании невозможно сделать заключение о факте ареста командования [3, с. 62-63].

В рапорте о допросе военнопленного полковника П.С. Козлова сообщается, что он был вызван в штаб армии [22, F. 7383991-7383995]. О том, что такой вызов был, других свидетельств не имеется. Но слова командира 17 стрелковой дивизии о нахождении его в штабе армии в отмеченный промежуток времени частично подтверждаются рукописной записью командарма от 31 октября. Очевидно, что никто даже не собирался ходатайствовать о назначении оперативно-тактической экспертизы в отношении предпринятых полковником П.С. Козловым решений. «Я под конвоем, организованным начальником особого отдела отправил обратно, с категорическим указанием, что приказ (о расстреле командования дивизии – прим. авт.) должен быть выполнен» [13, л. 31].

Весь путь от штаба армии до гипотетического места расстрела занял не более чем полтора часа. Сразу же после сообщения члена военного совета армии А.Д. Серюкова о том, что командование дивизии расстреляно, в 06:25 утра в части был разослан приказ за подписью командарма, который констатировал фактический расстрел командира дивизии полковника П.С. Козлова и комиссара дивизии С.И. Яковлева [11, л. 237].

Спутником любых вооруженных конфликтов является плен. 22 октября немцы заняли с. Корсаково, взяли много пленных, разгромили штаб группы генерала Акимова, в качестве трофея получив штабные советские документы. Из них они узнали, что «командир 17 стрелковой дивизии был снят с должности и должен был быть расстрелян, так как он не удержал позиции на Протве» [23, F. 446]. А 24 октября разведотдел 4 армии в 18:15 сообщил в штаб группы армии «Центр» о том, что «взят в плен командир 17 стрелковой дивизии» [15, л. 72]. Вероятно, допрос военнопленного командира состоялся в тот же день, в штабе 4 армии, дислоцировавшемся в г. Малоярославце.

Из рапорта о допросе военнопленного узнаем, что П.С. Козлов сбежал «при возвращении в дивизию, где его должны были расстрелять перед строем». Обстоятельства побега, представляемые постфактум документами особого отдела НКВД 43 армии, вызывают сомнения в достоверности содержания рядом несоответствий между описанием и установленными фактами с привлечением параллельных источников [3, с. 62-63]. Предположительно, полковник Козлов попал в плен в период с утра 22.10 до 18:15 24 октября. Известные на сегодняшний день документы не дают информации о том, когда и в каком направлении сбежал комдив. Употребленный в документе глагол не подразумевает, что приговоренный целенаправленно отправился именно в расположение к противнику. Ясно лишь то, что это был побег с целью «спасти свою жизнь», потому как между констатированным в приказе командарма 43 армией факте расстрела командира дивизии и первым сообщением о его пленении прошло двое суток. В таком случае не исключено в это время участие полковника П.С. Козлова в боевых действиях. Фактически указанный период – это пробел в биографии комдива, гораздо больший, чем история его пребывания в плену.

В учетной карточке военнопленного указано место пленения – Тарутино. Необходимо ответить факт того, что в ней, а также «зеленых» картах, фиксировавших перемещение пленного по лагерям, дата пленения указана 20 октября. Если понимать топоним «Тарутино» не как конкретный населенный пункт, а в значении «в районе Тарутино», то ее вероятность не исключена. Однако стоит признать, что эта дата не коррелируется с выявленным в настоящее время комплексом документов по проблеме. В то же время имеются учетные карты и иные документы попавших в плен бойцов 17 и 312 стрелковых дивизий, на которых указана та же дата и место пленения, что и у полковника П.С. Козлова.

Обстоятельства его пленения не известны, в рапорте о допросе они не сообщаются. Сдался командир дивизии в плен, выйдя к немецким позициям, или же был захвачен при прочесывании местности – неизвестно [6, с. 188-191]. Сотрудники разведывательного отдела (Ic) 34-й пехотной дивизии отметили его как «перебежчика» – «wird als Überläufer gefangen genommen», т.е. как сдавшегося в плен добровольно, без сопротивления [26, F. 0394]. Подчеркивая этой фразой незаурядность события: фамилия полковника упомянута вместе с попавшими в плен в эти же дни генералом Вишневским и «сыном Молотова».

Рапорты о допросах военнопленных – источник, уникальный в плане понимания и характеристики личности человека, оказавшегося в плену. Его основой являются показания пленных (свидетельства, по которым можно судить о чем-либо), изложенные теми, кто их допрашивал. Т.е. в основе документа лежит пересказ содержания допроса, представляемый в виде доклада офицером, проводившим этот допрос. Такое практиковалось офицерами отдела Ic с целью выделения самого существенного на их взгляд контента из всего сказанного военнопленным во время допроса. Поэтому некоторая часть содержания таких рапортов – это определённо не то, что сказал военнопленный лично, а то, что понял, как понял или хотел понять услышанное допрашивающий [19].

Ошибочно рапорты о допросах военнопленных в публицистике называют «протоколами допросов». Протоколы допросов военнопленных имеют несколько иные характерные признаки составления, ведения, оформления. Они являются первичным документом по отношению к рапортам о допросах. Велись обычно как "вопрос-ответ" и составлены по такой же форме. Содержание протоколов допросов фиксирует именно то, что говорил пленный, его прямую речь.

Рапорт о допросе составлял офицер, который проводил один или несколько допросов. Помимо фактуры, которую он излагал, в рапорте наличествует и его мнение о том, что сказал допрашиваемый. Так же в нем могли быть данные, имевшие отношение к допрашиваемому лицу, или его воинской части, полученные ранее от других пленных или иных источников.

Именно на этом мы и акцентируем внимание, на отличительной делопроизводственной и содержательной стороне источника. И протоколы допросов, и рапорты о допросах, за редким исключением, военнопленными не подписывались. Как правило, их подписывали офицеры разведотдела или заверял штабной офицер. В то же время, если информация протокола допроса более актуальна для получения разведывательных данных, то рапорт о допросе, вероятно, имел информативную функцию (для осведомления), рассылался с различными целями по армейским частям Вермахта.

Содержание рапорта о допросе военнопленного полковника П.С. Козлова вполне типично [5]. В том числе и в сравнении с содержанием рапортов о допросах, попавших в плен в 1941 г. старших и высших красных командиров [19]. Все они были обычными людьми, и ожидать от них суицида, обязательного молчания и исступленного фанатизма, считая иное поведение преступлением было бы неверным. Игнорирование всего содержания источника, акцентирование внимания только лишь на отдельных фрагментах, непременно приведет к искаженному пониманию документа и личности пленного.

Содержание рапорта о допросе полковника П.С. Козлова нехарактерно для перебежчиков в классическом смысле этого слова. Нет в нем и обстоятельств «перебегания», обязательного для таких документов. Как нет какого-либо указания на то, что человек умышленно, давно задумав, решил перебежать к врагу.

О себе комдив сообщает минимум информации – возраст, учеба в военной академии им. Фрунзе, то, что он «крестьянского происхождения, родом из-под Могилева». Ниже следует информация, полученная из захваченных 22 октября в с. Корсаково штабных документов. Не исключено, что и данные о численном составе 17 стрелковой дивизии также могли быть заимствованы для отчета о допросе из трофейных бумаг.

На вопрос о составе 43 армии полковник П.С. Козлов ответил обтекаемо, ограничившись номерами трех дивизий, не раскрывая их состава, и которых к 24 октября фактически уже не существовало. О составе 17 дивизии, ее вооружении представлены сведения, частично совпадающие с ее общей численностью по состоянию на вечер 18 октября, но соотношение численности по полкам не подчиняется никакой закономерности. Практически информация на день допроса была уже не актуальна. Представляется, что и данные по артиллерийскому вооружению дивизии показываются завышенными. Согласно рапорту, численность артиллерии экстраполируется в таком же количестве на каждый стрелковой полк дивизии. Учитывая, что о реальных потерях дивизии пленный не распространялся, эти сведения имели явно дезинформирующий характер. Так же как и сообщение о наличии «в 117 танковой бригаде ста танков, среди которых тяжелые», в то время как на тарутинском направлении в 43 армии по факту на 22 октября оставалось всего два танка [21, л. 50].

В данном случае подобное искажение информации усложняло противнику задачу по ее проверке. Возможно, что понимание этого пленным комдивом каким-то образом способствовало преодолению им вероятной неловкости от того, что при допросе приходится излагать информацию, которую рассказывать нельзя. И в то же время ощущение этой собственной малой хитрости могло усиливать мотивацию на выживание в новых условиях, а значит, на дальнейшее продолжение борьбы.

Имеются в рапорте и пункты, указывающие на внимание противника к тому, как организована разведка противоборствующей стороны. Интересно отметить замечание пленного командира о том, что все члены партии «собирают все необходимые данные», на основании чего допрашивающий заключил, что идет «речь о крупной организации». Так полковник П.С. Козлов дает понять о несогласии, идейности оставшегося на оккупированной территории населения, его добровольном желании помогать армии. Формулировка составителя отчета в отношении сбора и анализа разведданных: «производится по известным принципам» – может лишь указывать, что если пленный командир и рассказал что-то, то рассказал уже давно общеизвестное во всех других армиях мира.

Пункты о «формировании и задействовании» 17 стрелковой дивизии, вероятно, изложены офицером, составлявшим рапорт, так как содержат фактические погрешности. Информация взята им, по-видимому, из каких-то иных источников. 17 дивизия никогда не была в Вязьме, ни в сентябре, ни ранее. Возможно также, что и сведения о перераспределении разграничительных линий между 43 и 33 армиями почерпнуты им из обзора захваченных в с. Корсаково документов.

Причины принятых полковником П.С. Козловым решений составитель рапорта изложил следующим образом. «312 стрелковая дивизия должна была пройти через фронт обороны 17 стрелковой дивизии на Протве, чтобы занять позиции сзади нее. Однако не успела. 53 стрелковая дивизия была разбита во время наступления 98 пехотной дивизии (потери 50%), отброшена от Малоярославца (прорыв 57 армейского корпуса, комментарий автора рапорта) и отошла за фронт обороны 17 стрелковой дивизии на Протве, так же как и 312 стрелковая дивизия. Вследствие того, что справа от нее (17 стрелковой дивизии) образовался разрыв в обороне, и из-за прорыва танков по (Варшавскому) шоссе, полковник Козлов посчитал положение угрожающим, и отдал приказ отступать к Наре. Из-за этого приказа полковник Козлов был вызван в штаб 43 армии (в Каменке), снят с должности и приговорен к смертной казни. При возвращении в дивизию, где его должны были расстрелять перед строем, он сбежал» [5].

Одним из центральных пунктов анализируемого рапорта является параграф о подготовке к зиме. Вероятно, придерживаясь принятой им линии поведения, полковник не рассказывает вообще никакой правды о подготовке к зиме в 43 армии, ни о снабжении (его практически полном отсутствии и о посылаемых в бой голодных бойцах) [21, л. 50].

Как известно, искаженные или неправильно указанные при допросе незначительные детали могут привести к ложным представлениям об интересующем противника предмете. Для этого пленный командир, будто бы ссылаясь на опыт зимней войны с Финляндией, называет нормы питания зимой. И далее говорит, чтобы просто говорить. Чтобы не замерзнуть в землянке, ее стены нужно «обшить картоном», тропу в лесу по снегу «идущий первым протаптывает, следующие расширяют», а «легкие пушки хорошо едут по снегу, если его до этого примяла пехота». Что если зима холодная, то в такую погоду нужно тепло одеваться: «Теплые шапки ушанки на вате, теплый шарф (из шерсти), шерстяное нижнее белье, обычная гимнастерка, ватные штаны, унты (валенки), обычная шинель, теплые рукавицы, шерстяные носки и шерстяной свитер». И что у отхожего места желательно из снега возвести «защитную от ветра стену» [5].

Интересно то, что именно этот фрагмент рапорта о зиме заинтересовал допрашивающего, и был включен немецким командованием в отдельную рассылку по многим дивизиям Восточного фронта как своеобразное «пособие по выживанию». Возможно, «истинные арийцы» сочли важной для них информацией постройку туалета на пленере в виду затянувшегося «блицкрига».

Полностью живой человек конкретно в этом документе представлен в заключительной части рапорта: включенном в него фрагменте протокола допроса. Он в форме «вопрос-ответ» и содержит ответы на «особые вопросы». Обычно они были стандартными и за редким исключением варьировались в зависимости от интересов на конкретном фронте. Ответы на них понимать и оценивать можно исключительно только в контексте всей информации, содержащейся в рапорте. Потому как изложение сказанного военнопленным ранее во многом предопределяет ответы на заданные «о жизни» вопросы.

Полковник П.С. Козлов как кадровый военный отдает должное умелой организации, слаженности войск Вермахта и, тем не менее, на вопрос об исходе войны отвечает уклончиво: «То, что я увидел у немцев за короткий срок это фантастика. Дисциплина превосходная, так же как моральное и физическое состояние немецких солдат. Немецкая армия может победить, но речь идет сейчас о длительной борьбе. Исход ее предвидеть невозможно» [5].

В этом ответе полковника нет восхваления армии противника. Здесь мы наблюдаем типичную немецкую конструкцию: сначала перечисляются все достоинства, затем следует самое многозначительное "но", или «aber». Это «aber» сводит на нет всё позитивное, что устанавливалось поначалу. И война затянется, и неизвестно, выйдет ли из нее Германия победителем, так как «в тылу имеется массовое движение людей, которые настроены патриотично и готовы добровольно идти на фронт. Это настроение поддерживается с помощью кино, радио, театров, подчеркиванием подвигов, совершенных даже русскими царями и князьями» [5].

Комдив был уверен, что Москва будет обороняться долго и упорно, хотя допускал, что город может пасть. Поэтому высказывает свою точку зрения о том, что Германия не должна двигаться дальше, иначе бездонные дороги и территории России поглотят немецкую армию без остатка. Ведь просторы России бескрайни. Если немцы двинутся дальше, то боевые соединения будут вынуждены разбиться на столь мелкие группки, что утратят свою силу [5].

Многим пленным из числа старшего и высшего комсостава немцами задавался вопрос о перспективах восстания против советской власти и возможности создания альтернативного правительства. Полковник П.С. Козлов не стал исключением. Его ответ был схож с ответами попавших в плен коллег. Никакое восстание, по его мнению, не возможно в силу наличия в государстве серьезного контролирующего системного аппарата и отсутствия лидера, личности, за которой смогли бы пойти массы. А альтернативное правительство сможет существовать только при поддержке немецких штыков, что чревато для Германии большими материальными затратами. Особенно в том случае, если ему придать военизированные соединения из русских.

На вопрос о помощи СССР со стороны Англии и США полковник отвечать не стал. «Я положительно ничего не знаю и поэтому не могу ответить». Своеобразно в условиях ограниченной свободы и неизвестности выглядел вопрос военнопленному «о дальнейшей жизни» [5]. По иногда встречающимся в картотеке военнопленных офицеров записям в их учетных картах можно предположить, что такой вопрос задавался с перспективой дальнейшего использования пленного в экономической отрасли.

«Что Вы думаете о своей дальнейшей жизни? Что Вы можете предложить?» – спросили полковника П.С. Козлова. «До сих пор я был солдатом: и хотя я являюсь членом партии, я плохо разбираюсь в политике, так как раньше я о ней не думал. Поэтому я должен начать всё сначала. Мне рассказали кое-что о фюрере и его программе. Я одобряю эти рассуждения. Здесь все совершенно по-другому. Я это вижу уже по обращению со мной. Я не могу ничего не делать и сидеть без работы. Если меня здесь можно использовать, я согласен на все. Я также не думаю вовсе о больших делах, готов начать с малого» [5].

П.С. Козлов действительно, до того как оказаться в плену, был всего лишь военнослужащим. И в минуту, когда комдива спрашивают о видах и планах на жизнь, он пытается рассуждать. Потому, что непонятно командиру, резко выпавшему из привычной среды, кто же он сейчас перед допрашивающим его офицером противника. «Был солдатом…».

Пленный не отделяет себя от общности соотечественников, связанных общей идеей и идеологией, признаваясь, что является членом партии. "В политикеразбираюсь плохо". Из ответов выше следует, что он вполне адекватно и профессионально дал ответ на вопрос допрашивавшего о вероятности антисоветского восстания в СССР. Значит, в политике все-таки разбирался. О чем красноречиво говорят и характеристики первичных партийных организаций тех частей, в которых служил и воевал. Понятно, что о политике «заботился» раньше только на партсобраниях, время от времени случавшихся в дивизии. Потому как командира больше заботит чистота винтовок бойцов, их моральный тонус, а на войне прямые обязанности заслоняют всякий интерес к «политике». Но та жизнь закончилась, и теперь он должен «начинать всё сначала».

Это очевидно, потому как плен в любом случае – это неопределенность для военного. Он фактически теряет всё, выпадает из коллектива однополчан и привычного ритма жизни. Начинается совсем другая ее страница. Вполне естественная реакция адекватного человека, для которого самоубийство греховно и неприемлемо, попытка как-то адаптироваться к новым условиям. В словах полковника П.С. Козлова отражается его примирение с новой реальностью, что вовсе не означает измену Родине.

И ведь кто-то уже успел рассказать военнопленному «кое-что о фюрере и его программе». Что конкретно, узнать не представляется возможным. Барон фон Герсдорф, составлявший рапорт о допросе, в будущем станет одним из главных заговорщиков и участников покушения на Гитлера. Поэтому невозможно однозначно ответить на вопрос, какие конкретно рассуждения о фюрере одобрял полковник П.С. Козлов.

В его утверждении «не могу ничего не делать и сидеть без работы»можно видеть вполне разумную реакцию и ответ на поставленный вопрос о возможном будущем. Только работа, только какое-либо занятие спасают от мыслей о суициде и безысходности в плену. По воспоминаниям родственников и сослуживцев, мотивирован был полковник однозначно: «Сначала Родина, потом личное». Он не просит в руки оружия, не рвется на фронт стрелять в соотечественников и друзей. Даже сочинять листовки он не предлагает, так как «не разбирается в политике». Он говорит именно о стремлении к работе. Любой работе, может быть даже и грубой физической.

И когда военнопленный говорит: «Если меня здесь можно использовать, я готов на все. Я также не думаю, скажем, о больших делах, готов начать с малого»,то он тем самым развивает и уточняет свои слова о работе. То есть дает понять, что готов выполнять любую работу. Землю ли обрабатывать, что привычно для него с детства, стоять ли у станка, или работать сварщиком. Готов именно с малого начать. Он имеет в виду не пропаганду, не политику, так как «не разбирается», не войну и не разведку, так как уже «был солдатом». Теперь ему предстояло «начать жизнь заново, начать с малого».

Таким образом, рассматривать эти рассуждения военнопленного командира о своем возможном будущем как выражение согласия сотрудничать с противником, некорректно.

Военнопленные – реальные перебежчики, добровольно сдавшиеся или захваченные (взятые в плен), все они отправлялись в большинстве случаев в общие лагеря военнопленных. Это предписывали известные инструкции по содержанию советских военнопленных, относящиеся к 1941 г. Поэтому реалии плена все видели и прочувствовали на себе. И дальше уже каждый сам выбирал свое будущее. Полковник П.С. Козлов исключением не стал. В сопровождавших его документах он указан как военнопленный, а не цивилист. Показано место пленения, а не полевая почта какой-либо вермахтской или абверовской части, т.е. комдив находился в статусе военнопленного с самого начала. Только 18 декабря 1942 г. он был лишен статуса военнопленного. За участие в группе лагерного Сопротивления и подготовку коллективного побега из лагеря военнопленных офицеров в Хаммельбурге (Oflag XIII D Hammelburg) полковник П.С. Козлов был передан гестапо Нюрнберга. 5 января 1943 г. вместе с группой советских командиров и политработников, в числе которых были генералы И.А. Пресняков и И.М. Шепетов, полковник П.С. Козлов был казнен в концлагере Флоссенбюрг.

Выживший в плену полковник С.А. Тазетдинов писал о погибшей группе советских командиров: «Да, люди погибали по-разному. Одни, сломленные морально, павшие духом, превращались в трупы задолго до физической смерти. Другие, презиравшие смерть и тех, кто её нёс, вели непримиримую борьбу с фашистами, показывая пример отваги и мужества» [2, л. 63-65].

Таким образом, представленная относительная реконструкция событий, предшествовавших пленению полковника П.С. Козлова, позволяет заключить, что от выполнения поставленной перед ним боевой задачи он как командир дивизии не уклонялся. Для выполнения приказа командованием дивизии был предпринят разумно возможный комплекс мер и действий. Оборона рубежа осуществлялась до исчерпания запаса боекомплекта, в отсутствии снабжения. Только явное преимущество противника по вооружению, слаженности и взаимодействию стало объективной причиной того, что с определенного момента приказ по удержанию рубежа по р. Протве уже не мог быть выполнен.

Тем не менее, как можно видеть, даже в сложившейся ситуации полковник П.С. Козлов не ссылался на полную невозможность исполнения приказа. Части его дивизии отходили с боями, сдерживая наступавшего противника, чем замедляли темпы его продвижения, наряду с погодными и дорожными условиями.

Известно, что умение принимать самостоятельные решения – это ключевой навык как для офицера, так и солдата. У командования 17 стрелковой дивизии хватило решительности принять на себя ответственность за отступление. Отход с занимаемой линии обороны начался тогда, когда тактическая ситуация изменилась настолько, что цель выполнения приказа отпала со всей очевидностью. Насколько компетентными были эти решения и действия сказать сложно, так как документов не сохранилось. Очевидно только, что принимались они в ходе объективных требований динамики боевой обстановки. Несогласованность решений командования фронтом и армией только усугубила сложившуюся ситуацию. Неблагоприятная боевая обстановка при неравном соотношении сил предопределила поражение и отступление 17 стрелковой дивизии. Однако ответственность на полковника П.С. Козлова возложили не по приложенным им усилиям, но по наступившему результату.

Содержание рапорта о допросе военнопленного не дает оснований подозревать разглашение комдивом военной тайны противнику. Все, что он сообщил, было набором неактуальных данных и ни к чему не обязывавших размышлений «что было бы, если». Никакой по сути значимой информации, или которая бы раскрывала реальное положение на фронте 43 армии, показывала ее текущие проблемы, при допросе полковником П.С. Козловым предоставлено не было.

Данный эпизод битвы за Москву отразился на дальнейшей истории 17 стрелковой дивизии. В официальной послевоенной историографии об участии ее в Вяземской оборонительной операции, участии в битве за Москву во второй половине октября долгое время умалчивалось, начало боевого пути отсчитывалось только с ноября 1941 г. Судьба первого командира, полковника П.С. Козлова оставалась неизвестной до конца 2000-х гг.

Список литературы:

1. Васильев П.Г. Не сломлены крылья мои…: Годы учения. Капкан политических репрессий. Хождение по тюрьмам. Записки ополченца: Эскизы прозы [Электронный ресурс] // 17-я стрелковая Бобруйская Краснознаменная дивизия [сайт]. 09.08.2017. URL: https://goo.su/2joP (дата обращения: 15.08.2020).

2. Государственный архив Оренбургской области. Ф. Р-2955. Оп. 1. 1941-1972 гг. Тазетдинов Сагит Абдуллович (1901-1975 гг.) – участник гражданской и Великой Отечественной войн, узник концлагеря Дахау. Дело № 3 «От смерти к жизни». Документальная повесть. Машинопись 1965 г. 65 л.

3. Макарова Е., Милютин А. Честь имею! (Судьба уроженца Могилевщины, командира 17-й стрелковой дивизии: источники и опыт реконструкции биографии) // Могилевский поисковый вестник. Выпуск 12. Могилев, 2018. С. 62-63.

4. Милютин А. Критика источников в статье Г.Я. Грин «Еще раз о полковнике П.С. Козлове...». Часть 1/2 [Электронный ресурс] // Живой Журнал. Aldr_m [блог]. 03.08.2018. URL: https://goo.su/2jOP (дата обращения: 15.08.2020)

5. Милютин А. О переводе И. Петровым (labas) «допроса» полковника Козлова [Электронный ресурс] // Живой Журнал. Aldr_m [блог]. 21.10.2018. URL: https://goo.su/2JoP (дата обращения 15.08.2020).

6. Нуждин О.И. Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2020. 535 с.

7. Центральный архив Министерства Обороны РФ (ЦАМО) Ф. 208. Оп. 2511. Д. 24.

8. ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 113.

9. ЦАМО РФ. Ф. 388.Оп. 8712. Д.13.

10. ЦАМО РФ. Ф. 388. Оп. 8769. Д. Приказы.

11. ЦАМО РФ. Ф. 398. Оп. 9308. Д. 4.

12. ЦАМО РФ. Ф. 398. Оп. 9308. Д. 5.

13. ЦАМО.РФ. Ф. 398. Оп. 9308. Д. 13.

14. ЦАМО РФ. Ф. 398. Оп. 9308. Д. 15.

15. ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 637.

16. ЦАМО РФ. Ф. 1082. Оп. 1. Д. 71.

17. ЦАМО РФ. Ф. 1082. Оп. 2. Д. 1.